Загрузка...
Крупный, мощный, уверенный в себе богатырь, словно олицетворение Ильи Муромца с картины Васнецова «Три богатыря» – таков Александр III на самом известном его памятнике, когда-то украшавшем площадь перед Николаевским вокзалом в Петербурге. Таким он остается и в народном сознании. Честный. Надежный. Прямой. «Миротворец». Александр III кажется одним из самых однозначных наших правителей. Разнится только отношение к нему. Одни твёрдый консерватизм царя и его лозунг «Россия для русских» принимают с восторгом, у других он вызывает раздражение.
Справедливо, однако, что всего тринадцать лет здорового консерватизма Александра привели к нерушимому спокойствию страны. Это был едва ли не единственный наш правитель, при котором Россия не только не вела ни одной войны, но и не давала воевать Европе. Одним своим словом русский царь остановил назревавшую Франко-Германскую войну, удержал англичан от попыток оспорить русское движение на Восток… И внутри страны воцарились мир и спокойствие, казалось, невозможные после беспорядочного либерализма Александра II, кончившегося для него столь трагично.
«В последние годы своей недолгой жизни он уже победил все и всех. Весь мир признал его величайшим монархом своего времени. Все народы с доверием смотрели на гегемонию, которая столь очевидно принадлежала ему по праву, что не возбуждала ни в ком даже зависти», – писал Лев Тихомиров. Всего тринадцать лет… Быть может, проживи он еще десяток, и Россия встала бы нерушимо, как, казалось стоял он сам?
Но… Через десять лет после скоропостижной смерти императора разразилась революция 1905-го. А ещё через десять – Европу потрясла самая разрушительная в её истории война.
Отчего же сразу после смерти императора мир сошел с рельс, как царский поезд 17 (29) октября 1888-го? С одной стороны – консервативный идеал царства, образцовые методы руководства страной, с которых можно писать конспекты. С другой стороны – именно при нём были заложены все бомбы, которые рванут при его сыне. Вглядимся же пристальнее в фигуру царя-миротворца.
Придя к власти в 1881-м, Александр III, справедливо считавший, что убийство его отца стало прямым следствием либеральных реформ, первым делом свернул всю эту «прогрессистскую» деятельность. Были закрыты либеральные издания, упразднена автономия университетов, введены «Временные правила о евреях» 1882 года, вернувшие множество буйных еврейских голов за черту оседлости. Все эти меры дали мгновенный результат: деструктивная общественная активность быстро пошла на спад и практически прекратилась.
Одновременно, был наведен порядок в том хаосе, который возник после освобождения крестьян 1861 года. Беспределу чиновников и частных банков, грабивших крестьян, был положен конец. Была отменена подушная подать и учрежден крестьянский поземельный банк, ответственный за выдачу ссуд на покупку земли.
Была пресечена нещадная эксплуатация наемного труда и в городах: введен запрет на фабричную работу малолетних, ночные смены для подростков и женщин.
Указ «О сохранении лесов» положил конец хищническим вырубкам, которыми промышляли коррумпированные чиновники и капиталисты, для контроля над которыми были учреждены губернские лесоохранительные комитеты под непосредственным надзором генерал-губернаторов.
В 1891 году, в связи с усилившейся экспансией Японии, было начато строительство Великой Сибирской магистрали, связывающей Дальний Восток с Петербургом и Москвой.
Был восстановлен русский флот, пущенный под нож по указке англичан еще при Александре I. При Александре III, достигнув суммарного водоизмещения 300 тыс. тонн, русский флот стал третьим по мощи, после флотов Англии и Франции.
«Я понимаю одну политику: извлекать из всего всё, что нужно и полезно для России, и действовать прямо и решительно. Никакой другой политики не может быть у нас, как чисто русская, национальная», – так говорил Александр III, и вот что значил для него лозунг «Россия для русских». Это, прежде всего, строгое управление государством на русских началах, развитие духовных и материальных сил народа и освобождение внешней политики от «опеки» иностранцев. Особое значение придавалось русскому языку, как общегосударственному, скрепляющему имперское тело страны.
Однако, все решительные меры императора, направленные на укрепление мощи страны и социальной справедливости, встречали, мягко говоря, вялый энтузиазм в среде коррумпированной бюрократии и холодный прием аристократии, пронизанной либеральным духом. Даже внутри царственного дома направление политики Александра и его требование моральной чистоты встречали мало понимания. Великие князья, ведя легкомысленный образ жизни, сожительствуя с балеринами и замужними дамами, катаясь по заграничным курортам, косо поглядывали на царя.
Что уж говорить о высшем обществе в целом, развращенном новыми взглядами и смотревшем на царя с плохо скрываемой неприязнью. Во дворе и кулуарах императора за глаза называли «дворником» и ещё хлеще. Русская политика Александра «не встретила поддержки во всех чинах высшей бюрократии и интеллигентных слоях русского общества», как резюмировал генерал А. Н. Куропаткин, бывший начальник штаба М. Д. Скобелева.
В 1887 году была раскрыта подготовка покушения на Александра, готовившаяся группой народовольцев Петра Шевырёва, в которую, в числе прочих, входил Александр Ульянов, старший брат будущего Ленина. Из пятнадцати приговоренных к смерти террористов император утвердил казнь пятерых. И, после исполнения приговора, запретил публичные казни в России. Не было предпринято никаких мер и в отношении семей террористов.
Кто знает, будь Александр менее щепетилен в отношении врагов монархии, может, судьба России сложилась бы не так трагично? Большевики, придя на смену Романовым, не стали ограничивать себя соображениями морали. Но наиболее двусмысленными оказались успехи Александра во внешней политике.
Действительно, при императоре-миротворце Европа вела себя тихо. Однако, именно разрыв традиционного союза с Пруссией и Австро-Венгрией, и союз с либерально-демократической Францией, на который пошел Александр, стал тем сомнительным основанием, который дал возможность развязать узел Мировой войны с ее катастрофическими для России, Германии и всей Европы последствиями.
Безусловно, Александр был рыцарь в политике – во внешней так же, как и во внутренней. Он не терпел тайных сговоров, которыми была полна политика его предшественников (и Александра I, вынужденного плясать под английскую дудку, и Александра II, сговорившегося о продаже Соединённым Штатам Аляски).
И, конечно, честную душу императора не могло не поразить заключение Германией, Австро-Венгрией и Италией в мае 1882 года тайного «Тройственного союза», направленного против России и Франции, всего через год после того, как был обновлен «Союз трёх императоров» (России, Австрии, Германии).
Если для европейской политики подобные сепаратные договоры были в порядке вещей (как и тайный австро-германский союз 1879 года на случай войны с Россией), а Бисмарк резонно полагал, что Александру просто некуда деваться, не пойдет же он на сближение с Францией, ведь «царь и «Марсельеза» непримиримы», то Александр оказался другого мнения.
Глубоко оскорбленный действиями Железного канцлера, император протянул руку Франции и всё-таки выслушал, стоя с обнажённой головой, «Марсельезу», взойдя на борт французского корабля, во время визита французской эскадры в Кронштадт в 1891-м. В таких вещах чувствуешь метафизическое дыхание истории.
Конечно, сегодня, спустя столетие, стоя на руинах старой Европы, мы понимаем: только прочный союз традиционных имперских держав: России, Австрии и Германии мог навсегда положить конец европейским войнам, как и раковым метастазам революции, поражающей Европу через политическую активность Англии и Франции. Но тогда всей глубины постигшего старый мир кризиса никто не понимал.
Свою роковую роль в решении Александра сыграло и предательство Болгарии, стремящейся установить свое господство на Балканах, и вечные русские мечты о проливах. По этим, наметившимся его в годы правления трещинам, и рванет мир в 1914-м.
А кровавую точку в судьбе исторической России и династии Романовых поставит родной брат казненного Александром террориста, вернувшийся в Россию в пломбированном вагоне через охваченную войной Германию. Сравним в заключение две характеристики Александра.
С. Ю. Витте: «Он умел внушить за границею уверенность, с одной стороны, в том, что Он не поступит несправедливо по отношению к кому бы то ни было, не пожелает никаких захватов; все были покойны, что Он не затеет никакой авантюры… У императора Александра III никогда слово не расходилось с делом. То, что он говорил – было им прочувствовано, и он никогда уже не отступал от сказанного им…».
А. Ф. Кони: «В этих глазах глубоких и почти трогательных, светилась честнейшая душа, испуганная в своём доверии к людям и беспомощная против лжи, к коей сама была неспособна».
С одной стороны – слишком большая, почти невозможная в политике честность и искренность, с другой – чрезмерная наивность и доверие к людям. Его сын Николай был точно такой же. Только, не имея такой воли, как отец, заменил её верой в предопределение, в судьбу.
Но, в конечном счете – не нам судить царей. Хотелось бы лишь, чтобы, глубоко изучив свою историю и не потеряв своего идеализма, Россия приобрела и немного трезвого реализма в отношениях со своими «партнерами» вовне и своими «друзьями» внутри. И, кстати, вернула бы памятник Александру III на свое законное место – Знаменскую площадь у Николаевского вокзала в Петербурге, называемую сегодня Площадью Восстания.
